Она кажется неземной и воздушной, в ней – море обаяния и какая-то таинственная, колдовская притягательность. Увидев раз ее портрет, невозможно забыть эту девушку, возникающую из романтической дымки: светлое платье, коса до пояса, огромные завораживающие глаза. Она почти нереальна. Трудно даже представить, что столь беззащитное создание сможет вести обычную жизнь: завтракать, обедать, ссориться с мужем, стариться, наконец. Кажется, ей предназначено только возвышенное: романтическая любовь, радостные сны, милые задушевные беседы.

Вот уже третий век юная Александра Струйская смотрит с портрета молодого живописца Федора Рокотова с изумлением и вопросом: где же ожидаемая радость жизни? Но судьба распорядилась трагически. В жизни этой хрупкой красавицы, как в капле, отразился весь трагический уклад крепостной России, убивающий мечты и ломающий судьбы. Как это ни парадоксально, Александра Струйская стала символом тех страшных лет.

Портрет – взмах кисти художника в ответ на взмах темных девичьих ресниц. Еще вчера Сашенька Струйская сидела в мастерской Рокотова, то улыбаясь, то недоуменно поднимая брови. Но завтра портрет уже нужно отдать. Это же заказ…

Художник вздохнул – такова его доля. Любой живописец – человек подневольный. Тем более он – Федор Степанович Рокотов. Он же хоть и пишет портреты светских красавиц и щеголей, блистающих при дворе самой матушки императрицы Екатерины II, но сам-то живет на «незаконных основаниях». Ведь хоть и рос он в барском доме князя П.И. Репнина, но рожден был от крепостной девушки. Князь никогда его сыном не признавал, хоть и продвигал потом по жизни. Рокотов стал членом Академии художеств, прикупил в Москве доходный дом, был принят в среде знати. Вот и заказчик этого портрета, Николай Еремеевич Струйский, называет художника милейшим другом. К концу этого, 1772 года Рокотов написал два портрета – самого Струйского и его юной супруги.

Юная Александра Петровна Озерова, дочь помещика той же Пензенской губернии, пошла замуж за Струйского по собственной воле, без нажима родителей. Впрочем, отчего ж не пойти? Николай Еремеевич хоть и молод еще (всего-то 24-й год пошел), но уже успел лихо послужить в лейб-гвардии Преображенском полку, был замечен самой Екатериной II, которая считалась патронессой преображенцев. Выйдя в отставку и вернувшись в родовое имение, Струйский не потерял связей с императрицей. Теперь он пишет стихи, собирает их в книги, печатает в собственной типографии, которую завел в Рузаевке, и посылает с дарственной надписью в Петербург. Екатерина гордится таким стихотворцем-издателем, показывает его книги иностранным послам, приговаривая: «У нас и за тысячу верст от столицы процветают искусства и художества!»

Словом, Струйский обласкан не только богатейшим наследством, но и монаршим вниманием. В 18-летнюю супругу влюблен – пушинки сдувает. И все равно – при эдакой-то любви! – глаза у Сашеньки полны грусти. Или просто Рокотову хочется видеть эту тайную грусть? Может, права старая нянька художника, вздыхающая жалостливо: «Уж не влюбился ли ты, голубчик Федя?»

А у себя в деревне Сашенька взглянула на парные супружеские портреты и отвела глаза. Как весело жилось в Москве на медовом месяце. Муж был внимателен, обворожителен, одевался по моде. Ну а вернулись в Рузаевку – все так странно переменилось. Конечно, соседи говорят, что Николай Струйский – чудак и оригинал, но всему же есть предел!

Николай теперь нервен и отчужден. Одевается странно: носит с фраком парчовый камзол, подпоясывается розовым кушаком, на туфли прикрепляет бантики, а на голову повязывает накладную длинную прусскую косу. Вся страсть его теперь уходит в стихотворство. Наверху барского дома он завел покои, названные «Парнасом», в святилище свое никого не впускает, даже не разрешает пыль сметать. Иногда по неделе не спускается оттуда, все пишет стихи. Написавши, мучает жену их чтением. А стихи-то длинны – часа по два читает. Поначалу Сашенька слушала с любопытством. Муж ведь величал ее то Богинею, то Сапфирою. Сашенька всегда обожала поэзию, особенно стихи Сумарокова. Но куда Николаю до петербургского поэта! Даже провинциалы-соседи понимают, что бедняга Струйский просто графоман, который никак не может сладить со своей пагубной страстью к маранию бумаги. Из своих элегий Струйский составил уже целую толстенную книгу «Еротоиды. Анакреонтические оды». С ума сойти!

Иногда Александре действительно кажется, что муж сходит с ума. Особенно когда он возвращается из поездок по деревням. Тогда жене запрещается выходить из дому. Но Александра и так знает ужасную тайну: муж привозит проштрафившихся (как ему кажется) крепостных и сажает их в особо оборудованную в сарае тюрьму. Ну а когда его стихотворная Муза не является, идет в эту тюрьму и пытает людей. Причем средневековые пытки он изучил по историческим книгам и в точности воссоздал орудия «труда». Конечно, крепостные в России все равно что скот, но ведь и собаку бить жалко, а тут пытать ни в чем не повинных людей только для того, чтобы получить «виршевое вдохновение»!..

А однажды вышло и вовсе кошмарное. Струйский, который все писал о своей Богине и Сапфире, проиграл ее в карты приятелю-помещику. Выходит, никакая Александра не «властительница поэтического сердца», а такая же вещь, как и крепостные. Хорошо, выигравший ее помещик, привезя чужую жену к себе, опамятовался и отвез обратно. А если бы выгнал в чисто поле? Сгинула бы там Сапфира…

Четверть века… Почти столько прожила Александра Петровна с мужем. Родила ему 18 детей, из которых 10 умерли в младенчестве. Это сколько же мук и горя!.. Правда, Струйского это не трогало. Зато когда в 1796 году он узнал о смерти обожаемой императрицы Екатерины II, его хватил удар и через пару недель он умер. Александра Петровна после похорон произвела в помещичьей жизни «реформы»: выпустила из жуткой тюрьмы крепостных – забитых, грязных и уже безумных. Правда, 7–8-летние девочки, которые работали в ткацкой мастерской, прикованные к станкам, там так и остались. Муж любил изделия, тканные по-особому, да и Александра их любит. К тому же мастерские приносят хороший доход. Ну а то, что девочки слепнут за непосильной работой, так девочек по деревням много. Не терять же комфорт и выгоду, распуская крепостных по домам?

Еще после смерти мужа Александра поняла, что хозяйству нужна твердая рука. И конечно, стоило надзирать за нравственностью распущенных крестьянских девок, ведь у Струйской подрастали сыновья. Ясно, парням хотелось погулять, на то они и парни, но вот беременных девок сама Александра с удовольствием драла вожжами на конюшне. А однажды приключился и вовсе дикий случай. Пьяный сынок Александры надругался над малолетней девочкой-крепостной. Ее отец, озверев, отрубил топором хозяину-бандиту голову да и положил ее на крыльцо барского дома. В сердцах Александра Петровна приказала четыре дня не давать ни людям, ни животным ни еды, ни воды. А на пятый день состоялась жестокая экзекуция виновного. Случай этот даже попал в газеты, вот только в чем состояло наказание, не сообщалось. Наверное, о такой жестокости и написать было невозможно. И откуда взялось такое зверство в душе некогда кроткой красавицы? А может, правы были рузаевские крестьяне, считавшие, что дух покойного барина-садиста вселился в его некогда кроткую жену. Видно, жестокость заразна…

Наверное, Струйская и сама понимала, что в ее душе поселилась тьма. Не потому ли она приказала перенести свой романтический портрет из гостиной подальше на галерею. Когда-то жизнь обещала ей радостный праздник, а дала жестокие помещичьи будни. Таинственный образ, написанный Рокотовым, все дальше уходил из реальной жизни, унося с собой несбывшиеся мечты. Теперь уже прелестное видение в туманной дымке жило на холсте своей жизнью, а погрузневшая, во многом разочаровавшаяся женщина – своей. А может, портрет был не романтическим, а роковым? Роковой рокотовский портрет, вобравший в себя свет и радость жизни, оставивший в реальности только тьму и тоску….

Но однажды произошло событие, повернувшее ее жизнь к свету. И кто бы мог подумать, что этому она будет обязана бастарду! В 1808 году Струйская узнала, что ее очередной незаконный внук… сочиняет стихи. А ему всего 4 года! Бабка тут же приняла меры: перекрестила в свою честь Александром, выдала вольную его матери Аграфене и пристроила ее замуж за разночинца Ивана Полежаева. В 1820 году Струйская определила своего внука, Александра Ивановича Полежаева, в Московский университет, мечтала, чтобы поэт получил образование. У Полежаева действительно оказался истинный поэтический дар, но… В 1825 году, накануне восстания декабристов, пылкий юноша написал вольнолюбивую поэму «Сашка», в которой сам Николай I усмотрел «следы вольнодумства». Проштрафившегося поэта забрили в солдаты. Струйская приложила немало усилий и средств, чтобы облегчить внуку жизнь, но, не имея нужных знакомств, мало что смогла сделать. Ей только разрешили получать от Полежаева письма. А тот слал стихи. Бабка читала и плакала: гены покойного графомана деда дали великие всходы в творчестве внука. В 1832 году Струйская помогла Александру выпустить две книги. Его стихи и поэмы стали не просто поэтическим, общественным явлением – пронзительной гражданской лирикой. Но сам Полежаев, увы, не вынес долее унижений и болезни. Он скончался от чахотки в 1838 году.

Бабка ненадолго пережила любимого внука. Ее не стало в 1840 году. Она прожила 86 лет. И вот удивительно: ее реальная жестокая жизнь забылась, а портрет, полный прелести и романтизма, до сих пор будоражит взгляды и сердца. Не верите – прочтите строки Николая Заболоцкого:

Только вдумайтесь – девушке, которой уже века нет на свете, до сих пор суждено быть Музой. А вот живописец Федор Рокотов так и не женился. Может, он все-таки любил свою Сашеньку?..