В 2011 году в нью-йоркском
Метрополитен-музее прошла выставка, посвящённая творчеству недавно
ушедшего модельера, а предисловие к каталогу начиналось с упоминания о
татуировке на его руке, цитате из «Сна в летнюю ночь»: «Любовь глядит не
взором, а душой». В сущности, вся пьеса именно о том, что любовь
способна преобразить что угодно и кого угодно, сделать уродливое
прекрасным. Всё зависит от того, как смотреть… И это стало своеобразным
девизом его недолгой, но такой насыщенной жизни.
Ли Александр Маккуин родился в одном
из районов южной части Лондона, в 1969 году. Вскоре после его рождения
семья переехала в Стратфорд, район на северо-востоке города. Отец,
Рональд Маккуин, был водителем такси, классического английского чёрного
кэба; мать, Джойс, довольно долго не работала — в семье было шестеро
детей, о которых нужно было заботиться. И только когда самому младшему,
Ли Александру, исполнилось шестнадцать, она устроилась учительницей в
местную школу. Среди прочего, она преподавала там генеалогию — её
предки, французские гугеноты, переселились в Англию в начале XVIII века.
Александр всегда будет интересоваться историей своей семьи, и в то же
время подсмеиваться над собственной историей, мальчишки из скромной
семьи лондонского Ист-Энда, который добился успеха, — слишком уж избит
такой сюжет, а если он что-то особенно не переносил, так это стереотипы. Александр Маккуин
«[Мои коллекции] возникали из моего
детства, из того, как я воспринимал жизнь, из того, как меня учили
воспринимать жизнь», — говорил он. И о том, чему он посвятит эту жизнь,
Ли (в юности он использовал первое своё имя), похоже, знал почти с
самого начала — это должно было быть «что-то, связанное с модой»: «Я
начал рисовать, когда мне было три года. Я делал это всю жизнь, в
начальной школе, в средней школе, всю жизнь. Я всегда, всегда хотел
стать дизайнером».
Ли ушёл из школы в шестнадцать лет, и
единственный предмет, который он «сдал», — это «искусство», что,
впрочем, неудивительно. Как раз в это время Джойс Маккуин узнала — об
этом рассказывали по телевизору, — что на Сэвил-Роу (можно сказать,
сердце английской мужской моды) не хватает подмастерьев. И она убедила
сына попробовать свои силы. Попытка оказалась успешной — юного Ли
приняли в солидную фирму, к услугам которой обращались даже члены
британской королевской семьи, где он стал помощником известного мастера
по пошиву пальто Корнелиуса О’Каллагана. Как случилось, что в такое
место приняли совсем молодого человека без какого-либо опыта? Его
отсутствие скорее было плюсом — проще было научить с нуля, чем
переучивать. Ли проработал там два года — поначалу ему было интересно,
он жадно изучал все тонкости пошива, а затем, как он признавался семье,
ему стало там слишком скучно (что, вероятно, и послужило причиной не
такой уж невинной выходки — позднее он сказал в одном из интервью, что
исписал неприличными выражениями подкладку для пиджака принца Уэльского,
так что фирме пришлось отозвать обратно все предметы гардероба принца,
сделанные Маккуином во время работы в «Андерсоне и Шеппарде»; их все
тщательно проверили, ничего не обнаружили, но, правда это или нет,
подобный поступок вполне был в его духе!). В 1988 году он перешёл в
другую фирму, «Гивс и Хоукс» — там делали военную форму, и он задержался
у них меньше, чем на год, а затем устроился в «Энджелс и Берманс» — это
место было уже, пожалуй, ближе к тому, к чему он стремился; там
занимались театральными костюмами; среди самых известных постановок, над
которыми Ли довелось тогда работать, были «Отверженные». Однако и там
он пробыл недолго, перейдя к дизайнеру Кодзи Тацуно, а когда тот
обанкротился, покинул Лондон и уехал в Милан: «В Лондоне ничего не
происходило, а самой значимой фигурой тогда был Ромео Джильи. Он был
везде. Я думал, что это единственный человек, у которого мне бы хотелось
работать». Ли взял билет в одну сторону, и явился в офис своего кумира,
прихватив портфолио, о котором он затем говорил, что оно было
«ужасным». Там двадцатилетнему нахалу из Англии сначала сказали, что
места для него нет, но не успел он спуститься по лестнице и выйти на
улицу, как одна из девушек в приёмной побежала вслед за ним, крича, что
господин Джильи всё-таки назначает с ним встречу. Назавтра Маккуин
получил работу своей мечты, и год, который он провёл у известного
итальянского модельера, он вспоминал с восхищением, поскольку много чему
научился.
Вернувшись в Лондон, он подал
документы в Сент-Мартинс, Центральный колледж искусства и дизайна. На
самом деле он поначалу пришёл туда в поисках работы — учить студентов
делать выкройки, и хотя там не было такой должности, молодой человек,
успевший к своим двадцати годам поработать в нескольких фирмах на
Сэвил-Роу и у Ромео Джильи, не имеющий образования в области дизайна
одежды, зато уже имевший опыт и мастерство, а, судя по всему, и талант,
заинтересовал преподавателей. Он закончил Сент-Мартинс в 1992 году, его
дипломная коллекция называлась «Джек Потрошитель» и была посвящена
знаменитому лондонскому маньяку XIX века — тогда он и познакомился с
женщиной, которой суждено было сыграть большую роль в его жизни,
стилистом Изабеллой Блоу (она была музой многих, в том числе и ещё одной
будущей знаменитости, дизайнера головных уборов Филиппа Трейси). Нет, о
романе речь не шла — Маккуин с ранних лет знал о своей гомосексуальной
ориентации, это была дружба, много значившая для обоих. Она скупила его
первую коллекцию практически целиком, и очень хотела, чтобы Александр
Маккуин (она предложила обходиться без первого имени) добился признания.
Его ранние коллекции, пусть в них уже и
был чётко виден стиль, который в своё время принесёт ему славу, особого
внимания не привлекли, а вот пятая и те, что последовали за ней, быстро
заработали ему прозвище «хулигана от моды». Коллекция осени-зимы
1996–1997 года называлась буквально «Хайлендское насилие» (рваное
кружево, тартан, много обнажённого тела), после чего критики обвинили
Маккуина в ненависти к женщинам; на самом же деле произошло
недопонимание, и он имел в виду то, как жестоко обходились с шотландцами
англичане три века назад. Но, как бы там ни было, коллекция привлекла
внимание, о нём заговорили. И, в частности, Маккуина приметил Бернар
Арно, глава группы LVMH. Осенью 1996 года Джон Гальяно перешёл в дом
моды Кристиана Диора, покинув дом Живанши, а Маккуин занял его место.
Назначение молодого скандального модельера главным дизайнером «Живанши»
вызвало противоречивые реакции, но в тот день, когда об этом было
объявлено, Катель ле Бури, историк моды, сказала: «Со всей очевидностью,
он один из самых сильных дизайнеров, появившихся за последние четыре
года. Он представляет собой могучую, незаурядную силу, и обладает
огромным творческим потенциалом». И оказалась совершенно права.
Сам Маккуин потом говорил: «Может
быть, я и был слишком молод, чтобы принять предложение работать у
Живанши. Но кто на моём месте поступил бы иначе?» Четыре с половиной
года, которые он провёл в Париже, были очень плодотворными — каждый
сезон он представлял по коллекции «от кутюр» и прет-а-порте, создавая
вещи порой поразительно красивые, порой удивляющие, но никогда и никого
не оставляющие равнодушным.
Покинув Живанши, он обрёл ещё большую
свободу — всё-таки работая на столь известный дом, он был связан
определёнными правилами игры, которая, как Маккуин потом говорил,
всё-таки была не для него. В конце 2000 года он продал 51 % своей
компании финансовой группе Гуччи и, имея теперь сильную финансовую
поддержку, мог творить дальше. Вокруг него была тесная сплочённая
команда, в том числе и Сара Бёртон, которая возглавит в своё время дом
Маккуина. С годами дом расширял поле деятельности, начав, как и другие,
выпускать различные аксессуары, открывал магазины в Европе и США, а
звёздными клиентами его давно уже было не удивить. Но всё это казалось
неважным по сравнению с работой.
Показ очередной коллекции Маккуина
превращался в незабываемое, вызывавшее самые разные эмоции, шоу. За
каждой коллекцией стояла история. За каждой историей — выдуманная и
продуманная жизнь. Его модели, как и источники вдохновения, могли быть
самыми разными, но почерк Маккуина был узнаваем всегда. Цвета могли быть
яркими или нежно-размытыми, ткани — тончайшими или, наоборот, жёсткими,
силуэты — плотно облегающими или летящими, настроение — мрачно-безумным
или торжествующим, но в любом случае его безграничная фантазия
позволяла создавать фантастические наряды. Он часто обращался к прошлому
— «мне нравится, когда вещь современна, но опирается на традиции» и
обыгрывал эти традиции так, что, казалось, они пришли из будущего. Он
обращался к экзотике — искусству Японии, Китая, Индии, Турции, Африки, и
к знакам и символам тех мест, что были ему близки, Шотландии и Англии. С
тканью, равно как и со всеми другими материалами, металлом, пластиком,
деревом, он обращался виртуозно, будучи при этом не просто дизайнером,
сколько «пластическим хирургом со скальпелем». Как можно было
определить, что именно эта модель — от Маккуина? Наверное, если зрителю
хотелось воскликнуть: «Это фантастика!»
Порой эта фантастика пугала — что ж,
этого он и добивался: «Я хочу наделять женщин властью. Я хочу, чтобы
люди боялись тех женщин, которых я одеваю». Порой она отвращала: «Я
устраиваю не вечеринки с коктейлями, пусть люди лучше уйдут с моего
показа и их стошнит. Я предпочитаю сильную реакцию». Порой дыхание
захватывало от восторга.
За период с 1996 по 2003 год он
четырежды становился «Британским дизайнером года», в 2003-м он получил
награду от Американского совета дизайнеров моды, а также орден
Британской империи — признания ему хватало. Но он к нему не очень-то
стремился.
Скорее, наоборот, с годами он стал всё
больше замыкаться в себе. Ограничивал, насколько это возможно, контакты
с публикой — как на показах, так и на светских мероприятиях, и ближе к
концу — а он, к сожалению, оказался совсем близок — предпочитал общаться
уже только с самыми близкими друзьями. Успех оказался, как потом
писали, палкой о двух концах, дав ему свободу и одновременно лишив её.
Он по-прежнему много и очень продуктивно работал, но коллекция
осени-зимы 2010–2011 года оказалась незаконченной…
2 февраля 2010 скончалась от рака мать
Маккуина, Джойс, а 11 февраля знаменитого модельера нашли в его доме
повесившимся. Официальное заключение гласило — самоубийство. Буря
эмоций, которые вызвало это событие во всём мире, похороны, поминальная
служба, выставки, книги, показы, посвящённые его памяти, — всё это нужно
было тем, кто восхищался его творчеством, чтобы хоть как-то заполнить
внезапно образовавшуюся огромную пустоту в мире моды.
Теперь уже вряд ли кто-то возразит,
если Маккуина назовут не просто талантом, а гением. Он сумел стать мифом
ещё при жизни, а смерть утвердила это окончательно. И всё же так
хотелось бы, чтобы он не уходил всего в сорок лет, а оставался и
продолжал творить дальше…
|